В Альметьевском театре показали «Заблудшие души»

Премьера прошла 25 апреля и 3 мая, и в этом сезоне уже не повторится, но не рассказать о ней нельзя. «Заблудшие души» появились на сцене малого зала драмтеатра Альметьевска благодаря лаборатории «Френдзона», который прошел в феврале. Зрители отдали спектаклю по пьесе Марии Огневой «Костик» больше всего голосов, что и определило его дальнейшую судьбу. Изначально спектакль планировался как молодежный, но в итоге в прокат вышел с пометкой «для семейного просмотра». О «Заблудших душах» мы поговорили с режиссером из Уфы Ильшатом Мухутдиновым.

– Ильшат, расскажите, пожалуйста, о себе. Какие спектакли вы ставили и над чем работаете сейчас?

– Я окончил Уфимскую академию искусств имени Загира Исмагилова по специальности «Режиссура драмы», курс профессора Фардуны Касимовой. Проходил созерцательную практику в театре имени Евгения Вахтангова, участвовал в различных театральных фестивалях и лабораториях. «Заблудшие души» – мой четвертый спектакль, до этого ставил «Doc.тор или история провинциального врача» Елены Исаевой с замечательными артистами проекта «The Театр», «Тайну заколдованной Русалки» по пьесе Мансура Гилязова «Алтынбек и Русалка» в уфимском театре «Нур». «Патруль огненных дорог» по правилам дорожного движения ставил по своей пьесе. Спектакль разрабатывался с артистами Альметьевского театра.

К сожалению, у молодых и амбициозных режиссеров не так много работы, как хотелось бы. Не все театры готовы открывать свои двери чему-то новому. Руководители таких театров боятся экспериментировать, потерять аудиторию, переживают, что их неправильно поймут. Считают, что такое поведение приведет только к застою. Думаю, лет через десять-пятнадцать такие театры окажутся на дне… Нужно делать спектакли, которые интересны не только старшему поколению, но и подросткам. Остро стоит вопрос и качества спектаклей.

– Как складывались отношения с нашими актерами, и добились ли вы от них желаемого? 

– Для меня Альметьевский театр стал родным и очень близким. Отношения с актерами складывались самые добрые. Между нами, как ни странно, не было не одной конфликтной ситуации. В работе меня подкупил их профессионализм. Хочется еще раз сказать спасибо всему актерскому составу: Наиле Назиповой, Рузиле Шаймухаметовой, Фазылу Насыйбуллину, Ильшату Агиеву, Эльмиру Нургалиеву, Миляуше Хафизовой. Без них этот спектакль не состоялся бы. Также не могу не поблагодарить одного из лучших директоров театра, которого я встречал, это Фарида Исмагилова. Человек ищущий, не боится экспериментировать, в курсе событий театрального мира. Ездит, смотрит как живут другие театры. С ней местный театр побывал на самых разных гастролях, а для артистов это очень важно. Заведующая литературно-драматической частью Ляйлягуль Минаева тонко чувствует все спектакли. Очень начитанная, с ней постоянно хотелось разговаривать, чем, скорее всего, я ее и мучал! Спасибо главному режиссеру театра Ильясу Гарееву.

– Почему не оставили название «Костик»? «Заблудшие души» – это так по-взрослому, типично, а спектакль ведь сделан для молодой аудитории.

– Я не считаю, что спектакль сделан только для молодой аудитории. Хорошие постановки приемлют все, вне зависимости от возраста. Иначе это будет напоминать игру в поддавки, когда режиссер изначально настраивает себя на то, что есть определенные грани, мотивы, а в нашем случае – предполагать, что молодое поколение не сумеет уловить и понять название спектакля. Зритель умнее, чем мы думаем, мудрее…

По ряду причин название спектакля не всегда играет весомую роль. Если человек решил посетить театр, то он отталкивается от множества факторов и жизненных обстоятельств: от даты и времени, цен, отзывов, артистов, погоды, от того, с кем он сможет пойти, и так далее.

Рекламному отделу нужна стабильность, поэтому не скрою, мы тесно сотрудничали. Одной из главных задач было проведение запоминающейся рекламной компании. Ориентир пал не только на афиши, флаеры, телевидение, а скорее на мессенджеры и социальные сети. В нашем случае вирусная реклама сработала бы именно на молодую аудиторию, но мы осознанно ушли от этой идеи, чтобы реклама проводилась по разным фронтам, чтобы в зале были люди всех поколений. Мы были уверены, что обязательно найдем своего зрителя, но мы все же не знали, сколько ему будет лет.

Название решили поменять осознанно, отталкиваясь от восприятия, менталитета жителей республики. В театре работает замечательный артист Ильшат Агиев, с которым мы кропотливо обсуждали название будущего спектакля. И в тот самый миг, когда утвердили «Заблудившихся духов», он и говорит: «А «Заблудшие души», наверно, звучит лучше!» Он был абсолютно прав, оно точнее раскрывает «соль» и атмосферу спектакля.

– Вы учли замечания критиков, которые были высказаны на «Френдзоне»? Что конкретно пришлось поменять, если такое было?

– Нет, я, к сожалению, не помню замечаний.

– Общались ли вы с Марией Огневой по поводу пьесы, говорила ли она о том, какой видит ее?

– С Марией Огневой я не общался, но мне рассказывали, что она была рада этой работе.

Перловая крупа решила многие задачи на сцене – это дождь, вода, еда, в тазу с крупой Светлана пытается утопить Алену, они обе греют в ней ноги, в конце Светлана пишет имя Костика крупой. В вашей голове сразу родились все идеи по поводу применения крупы или по ходу вы понимали: «а почему бы не заменить это крупой».

– Возможно, это довольно банальное средство сценической выразительности, но оно мне безумно дорого по ряду причин. Я не видел этот прием в других спектаклях. Не спорю, что, скорее всего, где-то он присутствует, но моя совесть остается чистой, так как данное решение было моим родным. Я смотрел спектакль Томаса Остермайера «Гамлет», но там была земля и ее было несколько тонн, а у меня всего 10 килограммов перловой крупы. Крупа на сцене передает много вложенного нами смысла. Не всегда явного, чаще в виде метафор. По моему ассоциативному мышлению, крупа передает стихию воды. Ее трудно обуздать, с ней невозможно совладать, поэтому я пошел на такую хитрость, и в ряде сцен воду заменил на крупу. Когда у Светланы Викторовны и Алены из сжатых рук сыпется крупа, у меня возникает полное ощущение, что это уходит жизнь. Большинство сцен с крупой были изначально прописаны в сценарном плане будущего спектакля, но часть из них пришла к нам во время репетиционного процесса.

– Откуда вы брали те или иные ходы? Почему знали, что они правильно подействуют на зрителя?

– Правильно было бы сказать, что я ничего не знал. Делал спектакль, который удовлетворял бы меня в художественном плане и в передаче смысловой нагрузки. Для меня, как для художника, близко, когда предметный мир спектакля начинает трансформироваться. Когда один предмет может при правильном раскладе играть совершенно другой предмет или место действия. У нас этот прием используется неоднократно. Например, сцена со стульчиком, когда его спинка становится окошком в отделении полиции. Похожий эффект происходит с обувью Светланы Викторовны. Она теряет ботинок, который через некоторое время становится обувью пропавшего Костика.

Большое внимание мы уделяли световому оформлению спектакля, намеренно создавая абсолютную темноту или полумрак для игры фонарей. Наш художник по свету Ильшат Саяхов – высочайший специалист своего дела, фигура легендарная, отдавался процессу создания спектакля всецело и полностью. Алина Мустаева – еще одна легендарная фигура – хореограф спектакля. Она мгновенно улавливала задачи и атмосферу каждой сцены, у нее в голове тысячи идей, а в работе четко прослеживается собственный стиль. Каждое движение в танцах и пластике несет множество смысловых нюансов.

– В процессе работы задуманное форматировалось или удалось воплотить изначальный вариант? 

– Определенно форматировалось. У каждого артиста свой психико-физический аппарат, который нужно учитывать.

– Пьеса психологически сложная, не для слабонервных. Что испытывает режиссер, когда делает такую картину?

– Я получаю удовольствие от своей работы. В теме спектакля чаще всего зарыта какая-то проблема, в нашем случае – это поиски без вести пропавшего человека. В России ежедневно пропадает свыше 300 человек. В год пропавших набирается порядка 120000. Это население целого города…

Что чувствуют люди, которые ищут своих близких? Продают квартиры, машины, предприятия, скот, золото, серебро, мебель, бытовую технику, продают все и пускают свои деньги на поиски. Каждый их новый день похож на предыдущий. От представителей закона помощи нет, помогают волонтеры и то лишь первое время. Мир становится серым и однообразным. Для меня было важно быть честным по внутренней правде. Если я перестану говорить об этой проблеме, она исчезнет? Нет! У нас в стране любят замалчивать проблему, убегать от нее. Рано или поздно замалчивать не получится и все проблемы выльются в огромный потоп. Нужно говорить, решать. Не заниматься графоманией, а честно искать пути.

Дина НУРГАЛЕЕВА

Наиля Назипова, актриса, в спектакле – мама Костика Светлана Викторовна:

– Я люблю все свои роли, после того как сыграю. Чего не могу сказать о самом начале репетиций. Но не нам, актерам, дана возможность выбирать материал. Во всяком случае все мои героини лучше меня и многих из нас, потому что способны на поступок. Вот и мама Костика ошибается, теряет все, за что держится любой нормальный современный человек: работу, квартиру, деньги, но идет до конца – ищет пропавшего сына. Ничего не поделаешь – это любовь, на которую не каждый способен. Если бы я была режиссером, приглашенным на лабораторию, я не стала бы ставить эту пьесу для подростков. Эта история вне потенциала человеческих усилий изменить ситуацию. Пропажа человека – это горе, которого никому не пожелаешь. Подростковый возраст – время становления личности, когда необходима точка опоры, для того чтобы выжить в непростом для подростков «сегодня», остаться человеком в обществе потребления, преодолевать преодолеваемые трудности, а не фатальные, как в «Костике». Для меня было неожиданностью, что эта работа на лаборатории набрала большее количество голосов. Во всяком случае, надеюсь, после спектакля кто-то, вернувшись домой, крепко-крепко обнимет маму. За то, что только мама способна любить нас больше, чем самое себя. Только с мамой мы не одиноки в этом мире.

Если бы я была режиссером, то ни в коем случае не стала бы ставить такой спектакль в нашем городе, так как наш зритель на процентов 70 приходит в театр, чтобы отдохнуть. Новая драма, мое мнение, не совсем подходит для татарского менталитета. Я бы сказала, для тюркского менталитета. Она, в большинстве случаев, узка по теме, в ней нет выхода. Мат, присутствующий в этих пьесах (я не о «Костике») – свидетельство того, что люди находятся на краю ситуации, почти у пропасти. Много черноты, мрака, мусора, бесформенных свитеров и прошедших срок годности ботинок, никакого просвета в конце туннеля, – вот признаки новой драмы, какой я насмотрелась на российских фестивалях.

Но я актриса, и, чтобы работать, мне приходится брать те роли, которые предлагают, иначе могу остаться без работы. Я очень не хотела играть Светлану. У меня тяжело было на сердце, я плакала, когда читала, мне снились нехорошие сны. Конечно, ничего такого я режиссеру не сказала. Работалось с Ильшатом и с партнерами на редкость легко. В любом случае рада, что выхожу на сцену в этой роли. В конце концов, судьбу спектакля решает зритель. Он или есть или его нет.

Рузиля Шаймухаметова, актриса, в спектакле – девушка Костика Алена:

– Я работаю в театре четвертый год. Роли разные были, но такая впервые. Не могу сказать, что она дается легко. Сама по себе пьеса сложная. Но профессия у нас такая: чем сложнее, тем интересней. К этой роли я подхожу с особой осторожностью, так как пропускаю через себя. Хотя в нашей профессии это может быть и не совсем правильно. Но по-другому у меня не получается. Как готовлюсь? Нет определенных обрядов, которые провожу, все как обычно, просто в день спектакля проигрываю мысленно пару раз сюжетную линию. Остальное, думаю, зависит от навыков, от того, чему научилась и что во мне заложено. Это произведение рождает во мне много эмоций, как хороших, так и отрицательных, тем и ценен этот материал, есть, о чем подумать, над чем поработать.